Непростое окончание истории про ультрамарфон в ледяном Оймяконе. Ранее я рассказывал о задумке, подготовке и приключениях, а потом про холод и экипировку.
День Х
Я лег в 12. Но лег — не значит уснул. Мысли о том, что завтра мне предстоит сделать то, что до меня никто и никогда не делал, очень бодрила. Ворочался с боку на бок, и прокручивая в голове возможные форсмажоры и способы справиться с ними, я понял, что сегодня мне придется сразиться с тремя “гипопотамами”.
Приветсвуйте! Гипотермия, Гипоксия и Гипоглекемия!
Каждый из этих зверюг может легко остановить любого бегуна, который не готов к встрече с ним. И все три атакуют в первую очередь мозг, а не тело. А это чревато глупыми поступками. Что только в голову не придет ночью накануне старта…
Что бы не накручивать себя, я решил визуализировать, представить себе забег во всех деталях. Вот я стартую, вот ем гели, меняю маску. На 42 километре понимаю, что есть силы на 50 км, на термометре -60°С, я бегу, бегу, мне холодно, но я терплю, вот финиширую. Все пройдет хорошо, все пройдет хорошо… Я стартую, ем гели… И так по кругу всю ночь.
Старт
В ту ночь я так и не уснул.
Утро было свежим. На термометре -59°С. Холодный фронт все-таки пришел. В шесть утра мы встали. Поели. Собрали технику. Оделись. Вышли. Видите, как все четко мы делали. Любо-дорого смотреть. Не то что в первый раз…
Пацаны прицепили камеру на лобовуху буханки, прикрутили термометр к зеркалу, загрузили провизию, технику, одежду и поехали на старт — к стелле Томтора “-71.2°С”.
Директор музея принесла мне оладушки, чтобы я задобрил могучего якутского духа. Положив их под стеллу, я искренне попросил не одного, а сразу всех духов помочь мне справиться с гонкой, а Еве — с болезнью.
С нами все: Саша, Андрей, Ваня с ракетницей, зам.главы Томтора — Екатерина с водителем Афанасием. Мои три “гипопотама” ждут где-то на трассе.
Ребята носились как угорелые — Саша таскал технику и настраивал камеры, а Андрей проверял экипировку, еду и одежду. Меня намазали полярной мазью (сначала Катя — нежно, а потом Андрюха — грубо) и пожелали удачи. Тьфу-тьфу-тьфу…
Вытерев заплеванное лицо, поглядываю на часы. Пора. Обратный отсчет! 5,4,3,2,1! Бабах!
Ваня взял ракетницу для старта и вот красная ракета взмывает в черное холодное небо, и где-то под ней, на окраине села Томтор, маленький человечек в оранжевой тонкой курточке начинает свой забег, к которому прямыми и окольными путями шел всю свою жизнь. Если бы ракета могла услышать его мысли…
— Бл…, куда бежать, ничего не видно, где машина передняя, итить твою налево!
Темно, хоть глаз выколи. А вот и машина — обогнала, встала спереди. Бежим. На голове фонарик, сзади — фары, спереди — габариты. Отлично.
Бежится легко, сил много, настроение приподнятое, будущее выглядит светлым. Тогда я не знал, что светло в будущем будет от замороженного хрусталика в глазе. Но обо всем по порядку.
0–20 км
Бегу не быстро — шесть с половиной минут на километр. Примерно 9 км в час. Силы и энергию нужно беречь. В машине едут шесть гелей и полтора литра теплого, сладкого чая. Должно хватить. Там же лежит запасная маска и два фильтра для регулярной замены.
Ну что ж. Пора встречаться с моими “гипопотамами”. Первым была Гипоксия — (кислородное голодание) — пониженное содержание кислорода в организме.
Я знаком с эти чудищем не понаслышке — мне очень пригодился мой опыт фридайвинга и пранаямы — я много знаю о дыхании, оксигенации крови, работе легких и мышц. Я бегал в гипоксической маске по лестницам, задерживал дыхание, почти до отключки по утрам, сидя на унитазе, а на соревнованиях несколько раз танцевал “самбу”, когда заставлял тело не дышать больше положенного. Выскакиваешь из воды, делаешь вдох и… тебя начинает трухать: руки-ноги-голова трясутся, а сам ты в отключке. Но на самом деле это не очень смешно. Если рядом не будет страхующего, можно утонуть даже в мелком бассейне.
Гипоксические тренировки фридайверов подходят только людям с железной волей, ведь на них они учат тело терпеть агонию удушья. Несмотря на это, фридайвинг не вреден. Наоборот, он очень развивает легкие, кровеносную систему и учит тело обходиться малыми дозами кислорода.
Тренируясь два года, я довел свое время без дыхания до 6,5 минут, а объем легких — до 7 литров. По мировым меркам результат скромный, но для обычного человека — серьезный.
Уже через полчаса бега, я почувствовал, что мне тяжело дышать, а мышцы ног, недополучая кислород, начинают тяжелеть. Я выдохнул с силой и увидел как струя “дыма” вырвалась у меня поверх маски. Не через, а над. Со стороны я походил на огнедышащего дракона, выпускающего дым из ноздрей. Короче понятно, маска забита льдом, поднимаю руку.
Поднятием руки, по договоренности, я сигнализирую — мне нужна помощь. Передняя машина дожидается меня, едет рядом. Открывается дверь и оттуда выглядывает Андрей:
— Чего желаете, сэр?
— Маску.
— Рановато. Мы планировали раз в час менять.
— Извини, что прогноз был не точным!
И вот теплая, дышащая маска у меня на лице, но ноги все равно полностью не восстанавливаются — накапливается кислородный долг. Чтобы его отдать, нужно остановиться и набить кислородом “карманы”. Практикуя пранаяму, я дышу очень редко и глубоко: реже одного вдоха в минуту, и тело насыщается кислородом до краев. Поэтому сейчас я начинаю дышать медленно. Длинный вдох — длинный выдох. Таким образом организм лучше усваивает кислород. И ноги потихоньку начинают оживать. Беру эту стратегию за основу и продолжаю бег.
Саня снимает меня с невероятных ракурсов, негнущимися пальцами настраивая технику на морозе. Снимает термометр. О, на нем -60°С. Цель достигнута! Я достаю переносную метеостанцию Kestel и на бегу фиксирую ощущаемую температуру: температура + ветер + влажность. Прибор показывает -67°C.
Бррр, не думал, что можно при такой температуре бегать. Даже на Марсе, поговаривают, днем теплее. Средняя температура на Марсе — около -40 °С. Летом на дневной половине планеты воздух прогревается до 20 °С, но зимней ночью температура может достигать -125 °С, а на полюсах и вовсе -170 градусов.
Предрассветные часы самые холодные. Дальше будет теплеть. Хотя вряд ли мне станет теплее — несколько градусов при такой температуре ничего не меняют.
И вот рассвет. Лицо давно обледенело, но боль терпимая. Было холоднее, когда набегающий ледяной ветер бил в неприкрытое лицо. Теперь он бьет в сосульки. Такой ледяной панцирь для лица.
Так… мысленно пробегаюсь по всему телу, делая беговой чекап:
✓ Лицо — холодно, но что делать?
✓ Голова — норм
✓ Нос — прохладно
✓ Корпус — холодновато, так и должно быть, иначе будет много пота
✓ Локти — тепло
✓ Жопа — мерзнет и это не норм
✓ Ноги — комфорт
✓ Стопы — тепло, хим. обогреватель работает на ура
✓ Мозг — работает, как часы, и позитивно настроен
Понимаю, что системы пока в порядке, и ловлю момент, чтобы насладиться происходящим вокруг. Ведь совсем скоро мне будет не до белоснежных деревьев, алмазной пыли, повисшей в воздухе миллиардами льдинок, не до восходящего солнца и искрящегося снега.
Я улыбаюсь как человек, наблюдающий за огромным пылающим метеоритом, который неумолимо приближается и через несколько мгновений превратит цветущую Землю в выжженную пустыню. И не в силах что-либо изменить, эти последние несколько минут человек любуется закатом, деревьями и пением птиц.
Я постарался запомнить это ложное ощущение рая.
Ведь очень скоро все обернется адом.
20км — 38км
Прошло два часа со старта. Рассвет позади, на градуснике -58°С. Маску приходится менять каждые полчаса, и с каждым разом мышцы забиваются все больше. Если честно, была у меня шальная мысль пробежать 60 км, если буду чувствовать себя прекрасно. Но после двадцатого километра эту глупую мысли напрочь выдуло из меня обжигающим якутским ветром.
Пора перекусить. У меня запас скромный — пять энергетических гелей и баклажка теплого, сладкого чая. Обычно за марафон я съедаю не более трех гелей, а сладких напитков вообще не пью. В этот раз я решил взять с запасом. Как оказалось позже — брать нужно было еще больше… Поднимаю руку, передняя машина останавливается, и оттуда выбегает Андрей с гелями и чаем. И я, перейдя на шаг, выдавливаю гель в рот.
ТАКИХ вкусных гелей я не ел никогда. Они были… теплыми и сладкими — и это было именно то, чего так жаждало мое измученное тело. Каждая кормежка была для меня как поход в ресторан — я считал каждый километр до очередной порции теплого сладкого нектара.
Примерно в это время я почувствовал появление второго “гипопотама”— ее величество Гипотермию, или переохлаждение. Этого монстра я тоже знаю хорошо.
За плечами у меня много холодных гонок: ледяной тафгай — одна из самых сложных гонок на выносливость в ледяной воде; марафоны на Байкале и Северном Полюсе; Отилло, где мне пришлось плыть в кроссовках 10 км в 12-градусной воде и бежать 65 км по скалам; заплыв в Северном Ледовитом океане; восхождение на Монблан и Эльбрус.
Бывало, на холоде меня трясло, обмораживало, переохлаждало, сводило судорогой ноги, замораживались пальцы и отмораживался нос. Слава богу, остался жив-здоров. Но не всем так везет — давайте посмотрим, что происходит с человеком, одетым не по погоде, скажем, зимой, в Оймяконе?
Температура тела 36.6–35°С. Первым делом умный организм, почувствовав холод, пытается из наших небогатых человеческих материалов сделать теплоизолирующую шубу — он поднимает дыбом волоски на коже. По телу весело бегают мурашки. Но это защищает нас от холода так же, как рыболовная сеть защищает рыбу от воды.
35–33°С. Организм сужает сосуды, расположенные на поверхности тела, оставляя большую часть крови (тепла) в центральной части тела. Не до жиру, хватило бы для сердца и мозга, а периферия — руки, ноги и нос пусть себе отмораживаются, жить можно и без них. У человека краснеет нос, руки и ноги начинают мерзнуть, а настроение портится.
33–31°С. Организму холодно и уже не до шуток, поэтому он включает еще один эффективный защитный механизм: мышцы начинают быстро и бесконтрольно сокращаться, при этом разогреваясь и давая тепло всему телу. Да-да, зубы стучат на холоде именно из-за этого. Правда это достаточно дорогой способ согревания — мышцы начинают потреблять огромное количество энергии. Дыхание учащается, сознание начинает путаться, зрение ухудшается, нарушается координация движений, руки не слушаются.
31–28°С. Организм паникует: «Командир, мы умираем!» Все защитные механизмы работают на пределе, но температура тела продолжает падать. Энергии совсем мало, ее не хватает даже для мозга: появляются галлюцинации, пропадает зрение и слух. В отчаянной попытке согреть остывшие руки и ноги, организм решает: «Умирать, так с музыкой! Гуляем на все деньги!» и расширяет периферийные сосуды. Теплая кровь устремляется к конечностям, и человеку становится… жарко. Поэтому замерзающие люди часто раздеваются и оттого погибают быстрее.
28–17°С. После финального рывка организм понимает, что дело плохо: сердце бьется реже, человека клонит в сон, он не может здраво оценивать ситуацию, дыхание слабое, а речь — нечленораздельная. Для него уже нет ни боли, ни холода. Надеясь на чудо, организм переходит в авральный режим и опускает рубильник: человек засыпает, а затем погружается в кому. Сердечный ритм нарушается, развивается отек легких, а потом останавливается сердце. От кислородного голодания погибает мозг. Одним словом, эта стадия самая короткая и самая драматичная.
И вот первые звонки — холод просачивается отовсюду. К замерзшему лицу подключается спина и пятая точка. Локти, слава богу, в тепле (спасибо Андрею за кармашки, в которые я положим хим. обогреватели). Сквозь две пары рукавиц тоже начинает пробиваться мороз — видимо, я надел слишком теплый комплект, вспотел и через влагу сейчас холод пробирается к моей коже. Теперь важно, насколько быстро я буду остывать и успею ли закончить гонку до тех пор, пока холод не остановит меня.
— Димон, а чо ты в машину не заходил греться? — спросит меня рациональный читатель. — Погрелся, да и беги себе дальше.
Это очень логичный выход из ситуации и, наверное, для кого-то реальный. Но не для меня. Я поставил себе задачу пробежать дистанцию без отдыха, отогрева, сна, переодевания, горячей еды и ванн. Без врачей и без спасателей. Иначе это превратится в какую-то игру с самим собой. Ведь, отдыхая так, можно пробежать и 1000 километров, засыпая в машине ночью и двигаясь по два-три часа в день. Поэтому я бежал без обогрева и отдыха, лишь пару раз переходя на шаг, чтобы выпить чая и поменять маску.
На тридцатом км я решил, что буду бороться за 50 км (наш оптимистичный план). Вообще, у нас их было три в зависимости от самочувствия, погоды, форс-мажоров, поломки автомобилей, масок, экипировки и тд.:
1. “Хоть что-нибудь” — 38 км (Томтор — Оймякон)
2. “Классика жанра” — марафон, 42.2 км
3. “Все по-взрослому” — ультрамарафон 50 км
Ребята, оценив мою адекватность и внешний вид, не одобрили мой выбор, настойчиво предложив остановиться на марафоне. После коротких дебатов, они поняли, что теряют время, вздохнули и налили чаю.
Бегу. Пытаюсь отвлечься от холода, деконцентрируясь. Здесь и сейчас это не сложно: монотонные шаги, белая дорога, в воздухе висит алмазная пыль — так метеорологи называют замерзший туман, состоящий не из капель воды, а из микрольдинок. Потрясающее зрелище, когда искристый туман стелется по земле и переливается в лучах висящего над горизонтом солнца.
Вот и Оймякон, за плечами 38 км. План минимум выполнен, можно мысленно выдохнуть и готовиться к следующему рубежу — 42.2 км. На тяжелых гонках я всегда стараюсь разбить дистанцию на куски и думать только о промежуточных финишах. Как и в бизнесе — длинные проекты нужно дробить на этапы — так проще понимать, куда проект идет и когда будет закончен. У меня осталось два финиша. Следующий через 5 км — ерунда, протянем.
Меня радостно встречают собаки. Еще бы! Здесь не часто бегают люди. Забегаю в село вместе с ними.
В центре стоит стелла с градусником. Я оббегаю ее и краем глаза вижу на ней -55°С. Температура растет. По ощущениям — никакой разницы. Хотя с другой стороны, дома я вряд ли почувствую потепление с -10°С до -9°С.
Меня встречают люди, машут руками. Неожиданно меня обгоняет “буран” с фотографом. После гонки я узнал, что это был Чысхаан, который по совместительству со сказочной должностью якутского Деда Мороза работает фотографом. Отщелкав меня вдоль и поперек, он умчался, оставив меня один на один с дорогой.
42.2 км— марафон
Бежать становится трудно, скорость падает, поле зрения сужается, становится очень холодно, а ноги набиваются ватой. Это первые признаки третьего “гипопотама” — Гипоглекемии, а по-простому — дефицит глюкозы в крови, так называемый низкий сахар.
Это моя древняя “подружка” — я знаю о ней все. Мы встречались с ней много раз. Спускаясь с Эльбруса, на беговом этапе Ironman, на 85 км Comrades, посредине Гибралтара, на марафоне в Нью-Йорке, в Мексике на Oceanman и в пустыне Сахара после 10 часов бега. Знаю, короче, как облупленную. Но предпочитаю с ней не встречаться.
Обычно от нее отбиться проще пареной репы — нужно остановиться и съесть что-то сладкое, чтобы быстро поднять уровень сахара в крови. И хорошо, когда есть куда сесть и есть что съесть. У меня бывало по-разному. Сегодня ситуация чуть необычная — мое тело тратит энергию быстрее, чем я ее получаю. И все из-за первых двух “гипопотамов”. По идее, мне нужно остановиться и поесть сладкой горячей еды, но мне кажется это не спортивным на такой дистанции, и я бегу дальше.
Саша снимает меня на термокамеру, чтобы потом посмотреть, где же были утечки тепла, чтобы на будущее подправить экипировку.
А вот и марафон — 42.2 км! В принципе, уже можно упасть в сугроб — ты и так герой, но пока есть силы, будем двигаться. Холодно, тяжело дышится и совсем нет сил. Но я бегу… Ребята с тревогой поглядывают на меня, уточняя, точно ли я ок? Я — ок! Конечно, друзья, как всегда.
Руки околели окончательно, хотя это уже не важно — мозг начал отключать уже бесполезные болевые рецепторы. Я просто стал медленно превращаться в глыбу льда. На 45-ом километре поднимаю руку. Машина останавливается, и я с удовольствием делаю тоже самое.
— Нуж-но — по-ме-нять пер-чат-ки, — по слогам доношу мысль.
Андрей долго со скрипом стягивает с рук замерзшие перчатки и надевает теплые. В машине ребята вывернули их наизнанку — внутри перчаток был иней. Все-таки вода — главный враг термоизоляции. Жадно пью теплый чай и Андрей замазывает мне лицо остатками полярной мази.
— Чер-ез 5 км фи-ниш — ез-жай-те ту-да, жди-те, — медленно говорю я.
— Ты ок? Что-то выглядишь неважно, — поинтересовался Саня.
— Со-от-ве-тс-ству-ста-ву-ю-ще, — отвечаю заплетающимся языком. — Как я до-лжен вы-гля-деть, по-тво-ему?
Надев новую маску и вздохнув с облегчением (если это можно назвать облегчением), я потрусил дальше, а ребята поехали вперед.
Финиш
Последние 5 км дались мне очень тяжело. Километры вытянулись, превратившись сначала в мили, потом в тройные мили. Скорость упала до еврейского темпа — 7:40 на км. Движения замедлились, зрение стало мутным и даже мысли заледенели. В голове замороженная каша из образов: Чысхаан, теплый чай из смятой полторашки, кто-то кричит “Давай, давай!”, Вика готовит кролика, смерть из мультика, алмазная пыль…
Я трясу головой, прихожу в себя, бегу. На часах 47 км, осталось немного. Чтобы не проваливаться в подсознание, поднимаю руку. Машины нет. Черт, я же их отправил на финиш… Ладно дотелепаю— 3 км это не 50.
Очаги дискомфорта, которые беспокоили меня последние несколько часов, растворились в общем гуле из ощущений отрешенности и одиночества. Боли не было, осталось лишь желание лечь в теплое место, свернуться калачиком и уснуть. Я отчетливо понимаю, что остался один на один с дорогой. Нет ни машин, ни сопровождения, ни людей — все исчезли. Как будто метеорит все-таки долетел до Земли… Я абсолютно одинок в ледяной пустыне. Приходит мысль, что когда человек отходит в другой мир, он чувствует такое же абсолютное одиночество — есть только ты и твой путь.
Периферическое зрение отключено мозгом, как бессмысленный расход энергии, а туннельное — мутное, как будто смотрю на дорогу сквозь холодец. Фактически я видел пятно белого фона, на котором медленно мелькали красные кроссовки. Я считаю, что в такие моменты, когда сознание устает настолько, что передает автопилот подсознанию, мы можем многое узнать о себе. Главное — расшифровать эти образы или хотя бы запомнить их. В голове стучит Believer:
Pain! You made me a, you made me a believer, believer…
Боль. Я давно понял, что это самый быстрый путь к вершине. Но и самый тяжелый. Преодолевая ее, ты перестаешь ее бояться и становишься увереннее в себе, а безграничная вера в себя дает безграничные возможности.
Под звон сосулек на бровях и мерному снежному скрипу шагов я “пробежал” еще два километра. С трудом разглядев на часах цифру 49.2, я взбодрился. Но где же финиш? Вместо финишной ленты я увидел Горку. С большой буквы. Потому что, забегая на нее, я представлял себя покорителем Эвереста — так трудно она мне далась. Мне бы еще ледоруб в руку — ну чем не Персиваль Хиллари?
Сквозь трясущиеся сосульки смотрю на приближающуюся вершину, ведь оттуда я точно увижу ребят. Не переходя на шаг, беру высоту!
Ребят, конечно же, нет. Непонимающе смотрю на часы — 50.1 км. При этом мысленно, используя весь свой богатый лексикон, желаю им добра, любви и гармонии с миром… После мучительной смерти. В любом случае осталось недолго, и, сжав зубы, устремляюсь (какое смешное слово в моем случае)… Вперед!
А вот и ребята! Сто метров. Итак, теперь нужно достать флаг, поднять над головой и финишировать. Я остановил тренировку на часах, ловко выхватил флаг, быстро расправил его и побежал к финишу. Можете сами убедиться, как это было ловко и быстро на самом деле:
И вот я пересекаю буксировочный фал от буханки. Полный сюр. Падаю на колени. Все. Я сделал это. Пытаюсь сумничать что-то важное на камеру, но в голове тесто — мысли густые, как водка на морозе. Мычу что-то невнятное про открытый космос, разряженный воздух и неземной холод. Гагарин, блин. Хотя эта гонка и вправду похожа для меня на выход в открытый космос. А побывать в космосе — мечта детства.
Передаю привет Еве — сделал, что обещал, победил Улу Тойона, но, оказывается, меня уже никто не снимает. Вместо этого меня заталкивают в машину и раздевают.
Под курткой, естественно, слой льда, на лице — изморозь, в перчатках — иней. Дед Мороз пришел домой одним словом. Неестественно растягивая слова, благодарю ребят, за то, что не дали мне скукожиться на трассе.
Гормоны начинают свою восстановительную работу, чтобы защитить мозг от стресса, и я начинаю глупо улыбаться. Вокруг меня суетятся люди, щелкает камера. Кто-то смеется, одежда, одежда, чай, снова одежда, поздравления — все сливается в замыленное медленное видео. Как на замерзшем ЖК-экране.
А я улыбаюсь от одной только мысли — “все закончилось, уже можно не бежать”. Хоть на фото этого и не видно, поверьте — внутри моя улыбка шире Гибралтара. Кстати, подобный забег — неплохой способ сделать худшее фото в жизни:
После
Уже через полчаса мы были дома — я забрался под одеяло и периодически выглядывал оттуда. Пока мы ехали я не придал значение тому, что все вокруг размыто. Думал, мазь попала в глаза. Но дома я протер глаза и упс… Ничего не изменилось. Я смотрел на мир будто через матовое стекло. Я напрягся не на шутку. Перед отъездом меня кто-то предупреждал, что людям перенесшим операцию на роговице нельзя долго быть на холоде. Я проигнорировал и теперь потерял зрение.
Началась небольшая паника. Такая мелкая, с небольшим повышением давления и пульса и дрожащими руками, пытающимися то протирать глаза, то искать спасение в интернете. Со стороны выглядело, наверное, мило. А вот мне было не до шуток…
Вошедший Ваня понаблюдал за моей истерикой и успокоил:
— Хрусталик замерз и помутнел. Пройдет через пару часов. Так бывает если на “Буране” долго едешь.
Появилась надежда, что я смогу смотреть на мир своими глазами и не нужно будет развивать третий глаз.
Я выдохнул и решил подождать. В это время прибежал из аптеки Андрей и закапал мне какие-то капли. И вот спустя час я уже смотрел на мир сквозь прозрачный и чистый, как якутский алмаз, хрусталик. Я выдохнул. Кто-то хранит меня от напастей… Вика, колись, твоя работа?
Ну а дальше пир горой — поздравить нас пришли представители администрации, краеведческого музея, соседи. Подарили книги и сувениры, накрыли стол.
Ваня подарил нам вкуснячий торт, и мы всю ночь закусывали им. Возможно, это было не совсем спортивно и полезно для здоровья, зато очень искренне, весело и от души!
Ваня же признался, что не верил в меня, но сейчас зауважал и, отрезав от медвежьей шкуры коготь, вручил его мне со словами:
— Ты сильный духом человек. Уважаю.
Для меня это очень важный подарок — получить признание от якутского охотника, постоянно рискующего жизнью. Все мои медальки не стоят одного этого когтя.
Параллельно с гулянкой ребята отправили на большую землю фото и видео про забег. В четыре ночи мы легли спать. А наутро проснулись знаменитыми.
Медные трубы
Мы догадывались — резонанс будет. Но никто не предполагал, что такой. В первый день я стал героем Якутии. Меня поздравляли встречные люди. Нас отвезли в местную спортивную школу, где с нами хотели сфотографироваться местные ребята, нам вручили сертификаты о том, что мы побывали на “Полюсе холода”. Телефон стал нагреваться от сообщений.
Второй день сделал меня известным для всей Росиии. Мой телефон уже был раскален добела от сообщений и звонков с телевидения и прессы. Мы с ребятами переглядывались, недоумевая и не до конца понимая, что же такого мы натворили. Потом позвонила мама Евы и от всей души поблагодарила нас за то, что мы сделали для ее семьи.
Новость о нашем забеге на Яндекс-новостях стала самой читаемой. Меня звали на ТВ. Меня видели в метро, в газетах, по телеку и в интернете. Сотни сайтов дали новость, телеканалы сняли десятки репортажей. Президент Республики Молдова отметил, что это честь для страны и тоже пообещал помочь Еве. Даже Жириновский, в присущем ему стиле, прокомментировал рекордный забег на “Полюсе холода”, удивившись, чего это молдаванам не сидится в тепле.
На третий день про молдавана, сделавшего “невозможное”, узнал мир. Начали звонить друзья из заграницы — про нас говорили на телеканалах мирового уровня. Euronews, Reuters, Dailymail выпустили репортажи, сотни роликов в социальных сетях рассказывали про благотворительный забег в космическом холоде и о сборе средств для маленькой Евы.
Одним словом медные трубы гремели на разных языках по всему миру. Заслужено ли? — вот вопрос, который я себе тогда задавал. Ведь я не открыл новый континент, не изобрел лекарство от рака, не пробежал быстрее всех в мире марафон, ведь я даже не профессиональный спортсмен. И я прекрасно понимаю — то что сделал я, под силу многим бегунам. И уверен, что в следующем году горячие головы приедут и пробегут и дальше и быстрее меня. Поэтому убежден, что трубы гремели чересчур громко и пафосно.
И вот мы летим домой. Неожиданно, по громкой связи, командир экипажа AirMoldova меня поздравил. Нам подарили красивый самолет и налили шампанского. Это было неожиданно и ооочень приятно.
А уж то, что нас ждало в аэропорту — вообще словами не могу описать, это лучше видеть. Растрогали, черти, спасибо за сюрприз!
А если говорить о результатах акции Unfrozen, то результат превзошел наши ожидания. Люди хотят помогать маленькой Еве бороться за счастливое детство. К акции присоединились и простые граждане, и юридические лица, и даже президент Молдовы пожертововал немалую сумму для малышки.
Общими усилиями мы на данный момент собрали для Евы более 12 тысяч евро, часть из которых уже передали для реабилитации в Санкт-Петербурге, куда они отправились на днях. Маленькая Ева заслужила не просто сказку, а сказку со счастливым концом. А чтобы она никогда не сдавалась, сказочный персонаж Митро передал ей кулон, который отобрал у самого Улу Тойона — злого якутсткого духа, сковавшего маленькую девочку холодом…
…В общем, огонь и воду я уже прошел. Наверное, пришел мой час пройти медные трубы. А это, говорят, самое сложное испытание. Посложнее, чем пробежать ультрамарафон при -60.
Напоследок я хочу сказать спасибо моей семье — деткам и Викуле, что доверилась мне, отпустила и только она знает, что пережила. Друзьям, прожившим со мной бок о бок не самые простые две недели своей жизни на краю света — Андрей Матковский и Саня Бердичевский. Всем нашим новым Оймяконским друзьям — Ване, Катюше, Геннадию, Афанасию и старым кишиневским, которые переживали и ждали нас дома. Всем, кто поделился своим теплом и помог Еве и, конечно, всем тем, кто держал за нас кулаки и верил в наше безумное приключение.
Цифры, треки, сертификаты и прочая хрень:
А вот что сняла задняя камера в буханке. Я ускорил видео в 100 раз, ну а полную, шестичасовую версию, можно посмотреть здесь.
Garmin gps-трек с пульсом, каденсом и прочей спортивной лабудой.
На основании предоставленных материалов и документов, два регистратора — международное агентство Inter Rekord® и российский Реестр рекордов России®, официально зафиксировали рекорд.
Все, отстрелялся — пробежал, вернулся, всех обнял, интервью дал, пост написал и лег на диван. На тот самый диван, на котором пару лет назад мне пришла мысль в голову:
А не пробежаться ли мне в самом холодном месте на земле?
